Беттина отвергла все пансионы города, и Фарадей арендовал для них бунгало на окраине города, в достаточно тихом и уютном месте, но она стала жаловаться на неприятный запах, который шел с окрестных пастбищ. Затем Фарадей поместил свою дочь и свояченицу в респектабельный отель, где капризная Беттина на время успокоилась, но лишь до той поры, пока она не узнала, что их отель находится всего в нескольких кварталах от пользующегося дурной славой района. Она жаловалась ему, что не хочет, выглядывая в окно, видеть на тротуаре размалеванных дамочек, направляющихся в город за покупками.

Фарадей слышал о районе красных фонарей на Третьей Северной улице и о том, какие споры это вызывало в обществе. Те, кто был против существования такого района, постоянно выступали за его закрытие. Но те, кто его защищал, считали, что он должен существовать, потому что все дамы работали с лицензией и периодически подвергались медицинскому осмотру. В зависимости от того, кто был у власти, этот район то закрывали, то открывали снова, но когда он был открыт, его женщины должны были строго выполнять все правила. Например, эти женщины могли идти за покупками на четыре шага поодаль. Фарадей пытался вразумить Беттину, объяснял ей, что эти дамы не занимаются своим ремеслом в непосредственной близости от нее. Но все его разговоры были напрасными. Она снова настаивала, чтобы он нашел им другое место.

Скоро Фарадей уже боялся приезжать в город, и если бы не потребность периодически прижимать к сердцу Моргану, он вообще бы никогда больше там не появлялся.

— И еще ты не принял во внимание приезд мистера Викерса, — язвительным тоном произнесла Беттина.

С тех пор как они покинули Бостон, Беттина регулярно получала от мистера Захарии Викерса открытки и письма из Африки, где он выполнял миссионерскую работу. Обычно на открытках были изображены нагие туземцы, а в письмах он ей рассказывал о своих столкновениях с львами и другими дикими хищниками.

Он прибыл на юго-запад, как поняла Беттина, чтобы привезти «бедным индейцам Аризоны» Библию, и собирался остановиться в Альбукерке на неделю в надежде убедить ее вернуться вместе с ним на восток. Он собирался в течение месяца вернуться в эти края еще раз и снова остановиться здесь, но уже за ответом.

Эта новость повергла Фарадея в панику. Если она согласится и вернется в Бостон? Что ему делать с Морганой? Тогда он не сможет продолжить свои поиски с мистером Уилером, не решится оставить Моргану в чьих-то чужих руках. Но и с собой нельзя ее брать!

На принятие решения Беттина дала ему ровно тридцать дней.

36

— Я не могу вам сказать, куда собираюсь. Извините, доктор Хайтауэр, но это секрет.

Но Фарадей настаивал, Уилер сдался и рассказал, что собирается отправиться в хоган к навахам, к одному из родственников своей жены, чтобы помогать во время ритуала исцеления. Фарадей умолял Уилера взять его с собой, поскольку он слышал о таких ритуалах и страстно хотел наблюдать за всем. Заручившись обещанием Фарадея вести себя тихо и с крайним уважением ко всему, что будет происходить, ковбой неохотно согласился.

Фарадей ликовал. Он заверил Уилера, что не станет мешать.

В Альбукерке он приобрел плоский, маленький чемодан для документов и газет, привязал к нему веревку, чтобы, освободив себе руки, нести его вместе с сумкой, в которой находились альбом для зарисовок, карандаши и древесные угольки. Он рисовал повсюду, куда бы ни ходил, будь то ритуальные танцы хопи, столовые горы или воющие на луну койоты. Рисунок священного ритуала навахов должен был увенчать его изобразительную коллекцию.

— А где место Богу во всем этом? — спросил Фарадей, когда они во время ленча сделали привал в лагере у ручья, а братья Пинто приготовили им ребрышки и бобы.

Уилер, нанизав вилкой несколько бобов и положив их в рот, произнес:

— Бог? Оглянитесь вокруг, сэр. Бог повсюду. В горах. В кукурузе.

— Я хочу сказать, личный Бог. У гор нет души. Где суд Божий? Где наказание и награда?

Уилер прожевал бобы, выпил кофе:

— Послушайте, друг мой, когда я впервые прибыл сюда, много лет назад, я, как вы, верил во все эти «да прибудет имя Твое» и «аминь». Я собирался спасать души, как святой Петр с рыболовной сетью в руках. Но в один прекрасный день я вдруг понял, что не знаю, от чего я спасаю эти души.

Фарадей удивленно посмотрел на него:

— Вы были миссионером?

— Я был проповедником, мой друг. Квакером. Но, став язычником, повесил свою шляпу и пошел работать скотником. Теперь я ищу горшки и вожу туристов на развалины. Мой друг, почему вы так презрительно относитесь к религии индейцев?

— Это едва ли можно назвать истинной религией. Они поклоняются камням и деревьям.

— Я думаю, что они скорее считают их священными, нежели поклоняются им.

— Они молятся на них. Я видел, как они молились на камни.

— А они видели, как вы и другие христиане молились на две палочки, соединенные посередине.

Когда Фарадей вопросительно посмотрел на него, Уилер пояснил:

— Крест. Вы же молитесь на кресте, не так ли?

— Мы молимся Богу. Крест — только символ. Именно крест напоминает нам о присутствии Всевышнего среди нас.

— То же самое значат камни и деревья для индейцев. Позвольте я вам объясню. Христианство — личностная религия, через которую человек спасает свою душу. Религия индейцев — всеобъемлющая, связанная со всей природой и поддерживающая равновесие.

Фарадей в задумчивости жевал баранину.

— Вот что я вам скажу, мой друг. Индейцы не боятся смерти. А вы знаете почему? Потому, что они не рождаются с врожденным грехом на душе. Все христиане появляются на свет с врожденным грехом Адама и Евы и всю свою жизнь боятся, что они так и умрут с этим грехом на душе и их отправят в ад. Вот почему христиане боятся смерти. А индейцы считают, что смерть — это лишь возможность поддерживать равновесие в природе.

37

Внутри хогана было темно, пахло плесенью и гарью. Жилище было переполнено родственниками больного индейца. Перед входом в хоган знахарь рассыпал кукурузную пыльцу на четыре стороны, проводя обряд очищения.

— Навахи верят, — объяснил Уилер, — что причина болезни в том, что человек перестает жить в гармонии с природой. Кукуруза восстанавливает гармонию, взывая к силе Женщины Перемен, которая создала племя навахо.

Фарадей, которого заинтересовала концепция женского божества, создающего людей, с интересом наблюдал за всем происходящим.

— Образец гармонии и благополучия навахи называют «озо», — тихо объяснил Уилер, а в это время знахарь, упав на колени, начал создавать на полу узор. — То, что вы сейчас видите, — это создание рисунка из песка, который поможет больному сосредоточиться на озо, а потом вернет его в равновесие. После этого рисунок разрушат.

Разноцветный песок струился сквозь пальцы знахаря, а он что-то тихо и монотонно говорил, другие мужчины гремели трещотками, сделанными из оленьих рогов, и били в маленькие барабаны. Больной лежал на одеяле, его трясла лихорадка. Он страдал от серьезной инфекции, попавшей ему в рану. Фарадей хотел выступить и предложить им использовать антисептик, а не сыпать бесполезный песок на пол.

— Узор из песка, — пояснил Уилер, — это «иикаа», что означает «они приходят и уходят». Имеются в виду «ейи» — священные духи. Вы обратили внимание, что рисунок ведет к входной двери огана, которая всегда смотрит на восток. Именно через иикаа духи приходят на церемонию и уходят с нее.

Фарадеем овладело страстное желание зарисовать эту сцену, хотя ритуал был непонятным, окружающая обстановка и атмосфера — странными и экзотическими. Никто не видел, как он засунул руку в свой чемоданчик, даже Уилер, который не мог глаз оторвать от происходящего. Все находились под гипнозом от непрекращающегося, похожего на жужжание шмеля пения знахаря.

Фарадей едва прикоснулся углем к бумаге, как кто-то закричал. Пение резко прекратилось. Все взгляды устремились на него. А затем все, как один, начали кричать, выражая свое негодование.