Тупа, схватившись за живот, громко заржала. Она объявила всем, что в голове у новенькой нет ничего, кроме пыли, что она собирается из этой так называемой глины что-то создавать. Выругавшись, Тупа отошла от Ошитивы, чтобы проверить печь для обжига.

Ошитива не обращала внимания на ее насмешки. Она была вся поглощена своей новой работой, поэтому мнения и суждения других девушку не волновали.

Или она заставляла себя так думать. Но ее постоянно, днем и ночью, посещали мысли о Господине Хакале, перед ней возникал его образ, тот, что она увидела на священной поляне. Безносый рассказывал ей, что жена Господина Хакала умерла и с тех пор у него не было ни одной женщины. Но она же видела прекрасных, как разноцветные экзотические птички, молодых женщин, которые танцевали для него. По сравнению с ними Ошитива — просто воробей.

Такие чувства смущали и пугали девушку. Почему ее заботит, кого себе в компанию выбрал Темный Господин, он же Темный Господин, который ест человеческую плоть! Об этом она никогда не должна забывать.

Однако ночью она видела его во сне, днем думала о нем. Мастерицы наблюдали за тихой и настойчивой работницей, которая, не разгибая спины, сосредоточенно корпела над глиняными кольцами, придавая им форму и разглаживая их края. Они восхищались, с какой самозабвенностью она создавала свои дождевые кувшины, и сокрушались, что сами не так рьяно работают. Они не догадывались, что ее внешняя чопорность и сосредоточенное выражение лица просто скрывали желание девушки побороть мучившие ее мысли. Ошитива хотела полностью посвятить себя работе, но мысли о Господине Хакале непрестанно мешали ей это делать.

С каждым днем недовольство Тупы новенькой росло. Эта девушка, по ее мнению, была невероятно медлительной и еще такой упрямой! Когда ей велели работать быстрее, она нагло заявляла, что формирование глиняного изделия должно исходить из глубины души гончара.

— Эта работа божественная! — заявляла Ошитива Тупе, словно Тупа, проработавшая гончаром много лет, в отличие от этой лентяйки, этого не знала.

Всем было известно, что глина чувствует настроение гончара, что гончару не следует браться за работу, когда он злится или грустит. Но эта ленивая девушка произносила такие слова лишь как извинение.

Ошитива сделала глиняную основу, вылепила кольца, потом приступила к созданию самого кувшина. Дни становились теплее, и все больше и больше народа прибывало в Центральное Место, чтобы уже скоро присоединиться к празднику летнего солнцестояния. Многолюдный рынок шумел все громче, а жрецы дождя все чаще навещали мастерскую, проверяя, как идет работа над созданием дождевых кувшинов.

Ошитива начала понимать, что тольтеки, хотя она и презирала их, во многом похожи на Людей Солнца, народ высоко духовный, что законы их общества тесно связаны со строгими правилами поведения, которые предписывали им их боги. Так как только боги решали, когда вставать солнцу, когда идти дождю или когда созревать урожаю, человеческие жертвоприношения богам в виде человечины с зерном рассматривались ими как священный акт, во время которого жертве оказывалась честь, а богам доставлялось удовольствие. Но Ошитива по-прежнему негодовала. Люди Солнца предлагали богам зерно, а не несчастных людей. Может, именно поэтому, думала она, дождь обходит стороной Центральное Место.

«Но дождь пойдет!» — со злостью подумала она. И как только долина очистится от преступников тольтеков, она отправится в другие земли, возьмет себе новое имя и заживет открыто и праведно среди новых людей.

Однажды после обеда со стороны главной площади раздался ужасный крик. Это Господин Хакал вершил правосудие: приказал преступникам отрубить головы. Гончарам не разрешили присутствовать на площади — им нельзя было отвлекаться от своей работы по созданию священных кувшинов. Стараясь сосредоточиться на своей работе, Ошитива вдруг вспомнила Господина Хакала в прекрасном саду, когда он, что-то нашептывая попугаю, угощал его кусочками фруктов. Она снова вспомнила, каким нежным и любящим он был тогда. Вдруг ее мысли нарушил другой крик, раздававшийся уже из самой мастерской. Тупа, страстно желая завладеть полировочным камнем Яни, снова склонилась над ней и хлестала ее ивовой плетью из-за какого-то ничтожного проступка.

— Как смеешь ты оскорблять богов такой низкопробной работой?! — закричала Тупа, подняв свободной рукой в воздух миску, которую Яни только что вынула из печи.

Ошитива никогда не видела более совершенной работы.

Женщины опять прекратили работать. Они стояли и безмолвно наблюдали, как Тупа осыпает ударами Яни, которая, упав на колени, закрывала лицо и голову руками.

— Такое бездарное ремесло бросает тень на всю гильдию! — продолжала кричать Тупа, снова и снова ударяя плетью обнаженную кожу Яни. — Ты позоришь своих сестер! Ты позоришь…

Вдруг она остановилась и изумленно посмотрела на ту, чья сильная рука неожиданно схватила ее поднятую руку.

Тупа гневно глянула на Ошитиву. В комнате наступила мертвая тишина. Надсмотрщица и новенькая с ненавистью смотрели друг на друга, а работницы в страхе и недобром предчувствии наблюдали за ними. Тупа, чувствуя крепкую хватку Ошитивы и видя в глазах девушки храбрость и отчаяние, отступила и прошипела охрипшим голосом:

— Думаешь, ты какая-то особенная, потому что Господин Мокиикс относится к тебе с благосклонностью? Ну подожди! Когда наступит день солнцестояния и твои кувшины не призовут дождь, тогда никто не сможет защитить тебя!

С приближением праздника солнцестояния атмосфера в гончарной мастерской накалилась, ведь именно их керамические изделия, как надеялись жрецы, должны были призвать в Центральное Место дождь. Сколько летних сезонов прошло, но так и не был создан кувшин, который заманил бы дождь в каньон. По всей округе ходили слухи, что Центральное Место проклято. Люди посмелее ночью собирали свои пожитки и уходили искать другое место, пригодное для жизни. Каждое утро был покинут еще один очаг, и каждое утро какая-нибудь гильдия недосчитывалась своего ремесленника.

Воины-ягуары устраивали шествия и представления на главной площади, демонстрируя простому люду свою силу и мощь и напоминая всем и каждому, что послушание — главное требование богов. Ягуары устраивали зрелищные кровавые состязания, чтобы порадовать толпу, которая развлекалась и делала ставки; в мастерских всех гильдий — среди вязальщиц корзин, ювелиров и гончаров — работа накалялась до предела.

Даже Тупа опустила свое грузное тело на рабочую циновку и погрузила руки в глину, помогая работницам скрести, лепить, шлифовать и полировать, смешивать растительные масла и минералы, чтобы получить краску.

Ошитива занималась только своим единственным дождевым кувшином, выскабливая и формируя глину тыквенной коркой, пока окончательно не были сглажены все следы колец. Потом она сушила свое изделие, шлифовала его маленьким камешком, стараясь не повредить хрупкие края кувшина. Под конец она расширила лист юкки так, чтобы его волокна превратились в необходимую ей щеточку, и обмакнула ее в красную краску. Все женщины подумали, что такая краска смотрится уродливо на серой глине, Яни и Зеленое Перышко волновались за Ошитиву. Девушка нанесла на кувшин символический рисунок, он обозначал сгустившиеся тучи и проливающийся дождь.

Наконец наступил день обжига. В ту ночь никто не спал, и Тупа была в особенно мрачном настроении, так как успех или неудача обжига — награда или наказание от жрецов Тлалока — должны были лечь на ее плечи.

Эта стадия была самой опасной. Если глина не была тщательно высушена или в нее закрались воздушные пробки, то изделие в печи могло взорваться и работа всех этих долгих трудных дней просто сошла бы на нет. Женщины осторожно клали свои кувшины на каменные полочки в печи, а Тупа следила за состоянием огня. Затем печь закрывали тяжелыми кожаными крышками, чтобы усилить жар внутри.

Все нервничали, прислушиваясь к сигнальным хлопкам, которые означали бы, что чей-то кувшин взорвался. Женщины молились, нараспев читали благословения и следили за печью. Вскоре Тупа приоткрыла угол крышки и заглянула внутрь печи, а увидев пепел и гаснущие угольки, объявила, что обжиг прошел удачно.